Лоренс Сандерс - Слепой с пистолетом [Кассеты Андерсона. Слепой с пистолетом. Друзья Эдди Койла]
Он не обладал крепким телосложением, и если бы не этот жутковатый взгляд, то выглядел бы куда более беззащитно. Он был высок и нескладен. Казалось, ему не раздавить и клопа. На нем был запачканный легкий пиджак с порванным правым рукавом, грязная белая нейлоновая рубашка, мятые коричневые брюки, стоптанные, давно не чищенные армейские ботинки. Денег у него было кот наплакал, но все же он неизменно выкраивал средства, чтобы играть в кости. Когда он выигрывал, то лихо повышал ставки. Впрочем, выигрывал он очень редко.
В настоящий момент он как раз играл в кости в «Клубе для джентльменов» на третьем этаже дома без лифта на углу 135-й улицы и Ленокс-авеню. Клуб принадлежал человеку по кличке Четыре-Четыре.
Раньше это было кухней квартиры без горячей воды, которую позже Четыре-Четыре переоборудовал в «спортивный клуб». В кухне еще сохранилась раковина, где проигравшие могли умыть руки, но газовая плита была убрана, и на ее месте стоял бильярдный стол, на котором и прыгали кости. В «клубе» было жарко, как в духовке. Черные собратья сгрудились вокруг стола и, обливаясь потом, следили за пляской кубиков мутными, покрасневшими, но зоркими глазами. Им было не до смеха. Дело принимало серьезный оборот. Они ставили свои кровные.
Слепой стоял во главе стола, там, где прежде всем заправлял еврей Аби. Он выигрывал раз за разом, пока один черный мусульманин не перерезал ему глотку, потому что тот не принял ставку в один никель. Слепой бросил на стол последние деньги и с вызовом произнес:
— Четыре к одному на одиннадцать.
Может, еврей Аби и принял бы ставку, но черные собратья — люди суеверные, и они опасаются, что слепому может выпасть что угодно и когда угодно, если он только этого пожелает.
Наконец кто-то, стоявший сзади, вынул десятку, и игра пошла. Метавший раньше вложил кости в правую ладонь слепого. Кости утонули в его руке, словно яйцо в скорлупе. Он потряс их, пробормотал: «Кости, миленькие!» и выпустил их в зеленый загон. Он услышал, как кости одна за другой стукнулись о борт стола, и затем главный воскликнул:
— Пять и четыре, стало быть, девять. Еще один бросок, мистер игрок. Еще одна попытка.
Слепой снова поймал брошенные ему кости, потом обвел незрячим взглядом лица столпившихся у стола игроков, как бы попеременно всматриваясь в каждого из них. Затем он сказал с вызовом в голосе:
— Четыре к одному, я сейчас наберу не меньше.
Возможно, еврей Аби и принял бы пари, но слепой прекрасно понимал, что никто из его черных собратьев не пойдет на такой риск. Он, собственно, и предложил-то это исключительно из духа противоречия. Мерзавцы, сволочи, думал он, только и ждут, чтобы его обжулить. Но ничего, это им дорого обойдется.
— Бросай, игрок, — рявкнул главный. — Хватит их щупать, это не женские груди.
С надменным видом слепой бросил кости. Они покатились по столу.
— Семь! — вскричал главный, — Четыре-три. То есть семь. Опять мимо!
— Кости меня не любят! — грустно произнес слепой. Затем, подумав, добавил: — Эй! Дайте-ка мне на них посмотреть.
Всем своим видом выражая презрение, главный бросил кости слепому. Тот поймал их, ощупал и сказал:
— Какие-то они горячие!
— Я же говорил тебе, это не женские груди, — И крикнул всем остальным, — Следующая игра. Кто бросает?
Следующий игрок метнул кости, главный посмотрел на слепого и сказал:
— Десять долларов в центр. Будешь ставить?
Слепой имел право на отыгрыш, но отыгрываться было нечем.
— Я пас, — сказал он.
— Выбыл, — крикнул главный. — Самое грустное слово на земле и на воде. Кто желает еще поиграть, милости просим.
Слепой подошел к умывальнику вымыть руки. Затем он удалился. Спускаясь по лестнице, он столкнулся с парой негритянок, которые, напротив, поднимались по ступенькам, и даже не подумал отойти в сторону. Он просто прошел дальше, не извинившись и вообще не проронив ни слова.
— Что за манеры! — пропела задастая сестрица.
— Ну почему наши мужчины такие? — удивилась ее худощавая спутница. — В них нет ничего христианского.
— Он просто проигрался в этом притоне, — сказала толстуха, — Я-то знаю…
— Почему никто не заявит в полицию? — удивилась худая сестрица, — Это же стыд и срам!
— Это верно. Но тогда они пришлют сюда этих белых сукиных сынов, прости меня Господи, ты ведь тоже белый.
Слепой услышал это и пробурчал себе под нос, на ощупь спускаясь дальше по лестнице:
— Это точно. Потому-то вы, черные стервы, так его обожаете…
Ему очень понравилась эта мысль, отчего он потерял осторожность и, оказавшись на улице, столкнулся с черным собратом, спешившим на похороны.
— Смотри, куда идешь, падла, — рявкнул тот, — Тебе нужен весь тротуар?
Слепой остановился и обернулся к обидчику.
— Хочешь поссориться, гад? — осведомился он.
Тот бросил взгляд на не сулящее ничего доброго выражение лица оппонента и поспешил убраться подобру-поздорову. Некогда тут со всякими выяснять отношения, думал он, я здесь лишь мимоходом.
Когда слепой двинулся дальше, к нему подошел один из малолетних бунтовщиков, одетый легче, чем дитя бушменов, и спросил:
— Я могу вам помочь, сэр?
Он поспорил со своими приятелями-малолетками на крышку от пепси-колы, что подойдет и заговорит со слепым, и те теперь пристально следили за их диалогом с безопасного расстояния — от задней двери Либерийской первой баптистской церкви.
— Помочь? В чем? — запыхтел слепой.
— Помочь перейти улицу, сэр, — храбро продолжал малыш.
— Проваливай-ка поскорее, черномазый ублюдок, пока я тебя не угрохал,— крикнул слепой, — Я могу перейти улицу лучше тебя.
Чтобы подтвердить свои слова, он тотчас же двинулся через Ленокс-авеню, пренебрегая всеми правилами. Глядя прямо перед собой, он двигался как ни в чем не бывало, своей высокой нескладной фигурой напоминая зомби. Завизжали тормоза, запахло паленой резиной. Машины врезались одна в другую с диким грохотом и скрежетом. Прохожие с ужасом взирали на слепого, а тот, слыша все это, просто решил, что на улице слишком много плохих водителей.
Он уже обогнул киоск и, держась за перила, стал спускаться в метро. Угадав по звону монет кассу, слепой направился к ней, наступив на любимую мозоль высокой элегантной седовласой негритянке, которая испустила вопль:
— Ой! Ой! Ой! Чертов недоносок, говноед! Ты что, ослеп?!
Из глаз ее брызнули слезы боли и гнева. Слепой как ни в чем не бывало двинулся дальше. Он твердо знал, что ее слова обращены не к нему. Он-то ничего такого не сделал.
Он сунул в окошечко четвертак, получил жетон и никель сдачи и, пройдя турникет, двинулся на платформу, ориентируясь по звуку шагов. Но вместо того, чтобы попросить кого-то ему помочь, он безрассудно шел сам, пока не оказался на краю платформы. Стоявшая поблизости почтенная белая дама охнула и схватила его за рукав, чтобы спасти от неминуемого падения. Но он резко вырвал руку и злобно крикнул:
— Убери руки, жулье поганое. Я те покажу, как по карманам шарить!
Женщина густо покраснела, отпустила его рукав и хотела было спастись бегством. Но не успела она сделать несколько шагов, как ее охватил такой приступ ярости, что она плюнула и крикнула:
— Ниггер! Ниггер! Ниггер!.
Какая-то белая шлюха надрывается, подумал он и услышал шум подходящего поезда. Он вошел со всеми остальными, нащупал свободное место у прохода и уселся с прямой спиной и таким выражением на лице, которое, как он надеялся, помешает прочим захотеть сесть рядом. Пошарив ногой, он понял, что на скамейке у стены между ним и дверью сидят двое, но они помалкивали.
Первое, что слепой различил помимо обычных звуков в вагоне, это вполне отчетливый ропот чернокожего собрата, который сидел впереди и бубнил сам себе, но громко, не стесняясь окружающих: «Помой пол, Сэм. Подстриги газон, Сэм. Поцелуй меня в задницу, Сэм. Удобри розы дерьмом, Сэм. Как грязная работа, так Сэм… твою мать!»
Слепой рассудил, что этот громкоголосый чернокожий собрат сидит на первой скамейке через проход, против хода поезда. Слепой слышал недовольство в голосе оратора, но не мог, естественно, видеть, как горели злобой его маленькие красные глазки или как кривились белые пассажиры. Словно нарочно сделав так, чтобы глаза у него покраснели, оратор торжествующе произнес:
— Да этот негр опасен, у него красные глаза! А! Красноглазый негр! — Он стал оглядываться, чтобы проследить за реакцией белых пассажиров, но они смотрели по сторонам.
— Что это ты такое сказал, Сэм? — произнес он нарочито приятным фальцетом, кого-то передразнивая, скорее всего, свою белую хозяйку.
— Мэм?
— Ты сказал нехорошее слово, Сэм.
— Ниггер-то? Да вы же все говорите это постоянно.
— Я не про это.
— А про что же?
